Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II - Борис Николаевич Григорьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В с. Бездны Спасского уезда нашёлся сектант Антон Петров, который своё умение читать обратил в свою пользу, превратившись в единственного человека во всём уезде, который «правильно» понимал царский манифест. Народ к нему валил толпами, а когда уездное начальство попыталось взять Петрова, к нему крестьяне выставили стражу с топорами и никого к нему не подпускали. Предпринятые властями шаги только утверждали крестьян в мысли, что господа их обманывают. Петров вообще вообразил себя святым.
Казанский военный губернатор П.Ф.Козлянинов (1858—1863) сидел в Казани и о положении в Спасском уезде представлял плохо. Слышал, что там крестьяне бунтуют, а каково было истинное положение там, он не знал. Но рассудил так: раз бунтуют, надо выслать солдат. Когда прибывшие в Бездны солдаты взяли ружья на изготовку и стали целиться в крестьян, сгрудившихся вокруг избы, в которой сидел Петров, чей-то голос прокричал:
– Не бойтесь! Вас пужают!
К народу вышел с крестом священник и попросил всех покаяться и разойтись, но кто-то снова крикнул:
– Не слушайте его! Он подкупной
Потом перед людьми выступил воинский начальник, за ним – исправник, потом со слезами на глазах снова говорил священник, но толпа никого слушать не хотела и выдавать Петрова не хотела. И тогда совершилось то, что должно было совершиться. Солдаты не «пужали» – они стали стрелять боевыми патронами. Петрова схватили и отвезли, куда надобно. Но злоба крестьянская на господ от этого нисколько не уменьшилась.
На губернскую сцену в это время стали выходить т.н. мировые посредники. В соответствии с положениями манифеста, мировые посредники должны были разрешать поземельные споры, возникавшие между крестьянами и помещиками. Институт мировых посредников, выполнив свою роль, был упразднён в 1874 году.
В одной деревне Казанской губернии возникли недоразумения, подобные вышеописанным. Туда заявилась воинская команда во главе с полковником, который приказал позвать уполномоченных от крестьян и сразу стал на них кричать:
– Бунтовать вздумали! Запорю! На колени!
Некоторые из уполномоченных по привычке стали опускаться на колени, как вдруг один из мужиков сказал, чтобы они этого не делали. Это ещё больше распалило полковника, он вышел из себя и приказал схватить смутьяна и принести розги.
В это время из избы вышел мировой посредник. Он только что вступил в должность и появился в деревне вместе с воинской командой. Он увидел, как старого крестьянина раздевают и готовят к порке и мигом уразумел, что произошло. Он подошёл к полковнику и спокойным голосом сказал ему, что местные помещики не велят своим крестьянам становиться на колени, спросил, за что решили наказать старика и попросил не наказывать его.
– Спросите его сами! – предложил полковник.
– Ты что такое сказал? – спросил старика мировой посредник.
– Глуховат я, батюшка, не слышу.
Вопрос повторили громче, и старик признался, что он сказал, чтобы народ не становился на колени.
Крылов пишет, что розги тут же убрали, и инцидент был мирно улажен. В применении силы никакой нужды не оказалось. Мировой посредник отлично уладил весь конфликт.
Волнения крестьян, по ходу внедрения реформы 1861 года, происходили и в других губерниях. Не была исключением из этого и Тамбовская губерния. Например, в г. Спасске крестьянин Скопытухин, рассказывая одному дворянину о своём посещении Владимира, говорил, что в трактире он повстречал неизвестных людей, которые рассказывали: «Господа получили в руки книжки, а в книжках сказано, что если кто из молодых ребят пойдёт в услужение к господам, того отдадут в солдаты, а из старых кто наймётся, того сошлют в Сибирь». В результате у господ работников не будет, и вся земля перейдёт к крестьянам.
В Спасске появились два поляка – Маевский и Олехнович – и стали распространять текст какого-то «манифеста», в котором говорилось, что в волостях и городах будет выборная власть, что свобода и земля крестьянам даруется безвозмездно, что уничтожается подушная подать и ликвидируется рекрутская повинность, а все солдаты вернутся домой. Естественно, их арестовали.
В ночь на 19 марта в имении княгини Гагариной крестьяниин Зубков залез на колокольню и стал бить в колокола, сзывая народ и призывая его «молиться за дарованные права» и менять вотчинные власти и помещицу.
14 сентября 1860 года пастух Силин пришёл к усманскому помещику Ханыкову и спросил, сколько ему достанется помещичьей земли, «потому все мы теперь вольные, и про это есть грамота у нашего священника». Пастуха за такие речи схватили и стали вязать, но тот отбивался, плевал на Ханыкина, обзывал его злодеем и тираном, а господского приказчика Кареева ударил по щеке. Силину дали 50 ударов розгами и отпустили восвояси домой.
Появились слухи о каком-то переселении крестьян на новые земли. Крестьянин Тарасов пришёл в Ново-Николаевское волостное правление и потребовал от волостного старшины царский указ о переселении в другие губернии. В соседнем селе Трубетчине, сказал он, поп уже прочитал этот указ.
Некоторые «умные» помещики стали загодя продавать своих крестьян на своз. Покупателей они подбирали среди тех помещиков, которые в крепостную реформу не верили. В 1860 году елатомский помещик Нарышкин продал своих крестьян из села Виряева помещику Королькову. Виряевцам предстояло переехать в Нижегородскую губернию, со дня на день они ждали царскую грамоту об освобождении, а потому вместе с рухлядью и скотом разбежались все по окрестным лесам. Но «голод не тётка», он заставил их выйти из леса, и полиция попыталась вернуть их Королькову. Тогда они снова скрылись в лесах, и полиция ещё долго занималась их поимкой.
В имении козловского помещика Осипова взбунтовались женщины. Они побросали в реку розданный им лён и сказали, что они теперь – вольные, и работать на господ больше не будут. Случаи неповиновения крестьян своим помещикам в губернии стали накануне реформы довольно частыми. Кое-куда пришлось направлять воинские команды и с помощью розог и батогов приводить крестьян в «первобытное стояние». Когда в с. Бокине стали наказывать зачинщиков бунта в имении помещицы Воейковой, остальные крестьяне заявили, чтоб их тоже высекли:
– Если уж сечь, так сечь всех!
Дубасов не пишет, выполнена ли была эта просьба или нет, но ответ как-то сам собой напрашивается положительный. Неповиновения крестьян принимали иногда грубые формы: они выбивали в господских домах стёкла в окнах, уничтожали и похищали барскую утварь, уводили домашний скот, ломали замки в амбарах и вывозили зерно, жгли и вырубали помещичьи леса. Направленного для усмирения бунтов генерал-адъютанта Яфимовича бунтовщики отказывались признавать: «кто знает, генерал ли он, может статься какой либо подговоренный управляющим имением».
Впрочем, замечает Дубасов, всё это было наивно и большой опасности для общественного порядка не представляло. Ведь настоящим генералам крестьянство ещё верило и позволяло им сечь себя розгами.
Помещики тоже «реагировали» и шли на всяческие ухищрения и нарушения закона, чтобы в эти времена ожидания заставить крестьян работать на себя на «полную катушку». Генерал Винценгероде докладывал ««наверх», что у помещика Циммермана крепостные работают и на Пасху, а у помещика Лихарева на барщину гоняют и малых ребят. В обширных владениях князя Меньшикова управляющий Миодушевский не давал крестьянам полного надела, отнимая у каждого по несколько сажен земли. К счастью, пишет Дубасов, за крестьян вступился мировой посредник Л.В.Вышеславцев: он вызвал Миодушевского на «ковёр» к губернатору Карлу Карловичу Данзасу, и тот привёл управляющего «в чувство».
Дубасов поминает добрым словом губернатора Данзаса (1854—1866), на чей срок губернаторства и пришлось выполнение реформы. Мудрый Карл Карлович хорошо знал обстановку в губернии, был знаком с помещиками и всегда оказывался на высоте положения. Когда надо было, он говорил подчинённым: «Пугните крестьян», а в другой ситуации он приказывал пугнуть помещиков. В иных случаях он говорил: не надо вмешиваться в отношения крестьян с помещиками, всё устроится само собой. И устраивалось.
7 апреля 1861 года становой Керенского уезда Кандагаров приехал в с. Кандевуц читать царский манифест об освобождении, но крестьяне прервали его и сказали, что он читает не тот манифест: вот в с. Высоком священник читал другую бумагу, который даёт крестьянам полную волю. Ссылаясь на эту бумагу, они заявили, что больше на барина работать не будут. Становой по старой привычке хотел было арестовать «крикунов», но сход в количестве 500 человек воспрепятствовал этому намерению и решительно встал на защиту своих «ораторов». Аналогичная ситуация с чтением
